Читаем без скачивания Прошедшие войны. I том - Канта Ибрагимов

Прошедшие войны

I том

Канта Хамзатович Ибрагимов

© Канта Хамзатович Ибрагимов, 2017

ISBN 978-5-4485-9201-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Брат забудет тебя, увидев красавицу,

Сестра забудет тебя, увидев молодца,

Отец забудет тебя, окруженный заботами,

Только в сердце матери ты останешься.

Часть I

Март, 1995 год.

Чечня.

Маленькое высокогорное село Дуц-Хоте.

Длинная колючая ночь на исходе. Все в тумане, в сиреневой мгле. Вокруг древнего поселения призрачно-обманчивое спокойствие, тишина. А само село кишит, во дворах, суетясь, мечутся люди. Плачут женщины, дети. Мужчины сдержанно, сипло кричат, торопятся. В предрассветной темноте глаза людей наполнены тоской, страхом, паникой… Война… Жители Дуц-Хоте спешно покидают родные жилища. Они, до этой кошмарной ночи, думали, что до их высокогорного села не дойдет ужас истребления. Однако эти ожидания и надежды не оправдались.

Наступила очередь Дуц-Хоте. Накануне вечером четыре бомбардировщика сбросили в окрестностях села по две бомбы. Один из снарядов был ужасной силы: он ядовитым заревом ослепил всю Вашандаройскую долину; со зловещей силой сотряс могучие горы; наполнил ущелье оглушительным, ураганным взрывом… Еще не умолкло гулкое эхо бомб, а по селу стали бить из мощной тяжелой артиллерии. Стреляли издалека, с позиций занятых на чеченской равнине. Смертоносные снаряды летели через несколько горных перевалов, по рассчитанной траектории в несколько десятков километров.

Обстрел был продуманным, метким. Первые снаряды разрушили три самых больших дома в Дуц-Хоте. Еще несколько жилищ пострадали на окраине села. А потом стали ложиться снаряды по огородам и улицам. Людей выдавливали из села. Все жители попрятались в подвалы и погреба. В смертельном ужасе не знали, что делать, как быть. В полночь обстрел прекратился и начался вновь в два часа ночи. Теперь снаряды взрывались в окрестных лесах, в ровном поле Вашандаройской долины. В три часа ночи наступила гнетущая тишина. Жители Дуц-Хоте поняли, что они должны бежать от отцовского очага, спасая свою жизнь…

Еще до рассвета в неорганизованном, спешном порядке село покидает колонна грузовых машин, тракторов с прицепами, подводы. Весь транспорт загружен примитивным, убогим скарбом, понурыми, молчаливыми людьми и домашней скотиной. В конце этой скорбной вереницы идут просто пешие, с узлами на плечах, волоча за собой единственное богатство – корову. Все бегут по промерзшей, разбитой лесной дороге в горы, в сторону мирного Дагестана. Последними покидают родные жилища и земли самые бедные и многодетные. Более обеспеченные оставили село сразу после захвата российскими войсками столицы Чечни – Грозного. А самые богатые – всего три-четыре семьи – бежали задолго до начала войны.

О том, что будет война, говорили давно, предупреждали прямо по телевидению. Однако простые люди до конца в эту бесчеловечность не верили и в очередной раз надеялись на гуманность властей. Да и не было у них средств бросить дом и ехать на чужбину. А богатые, по меркам Дуц-Хоте, люди были более образованными и информированными, они на примерах прошлого знали и по окружающей реальности чувствовали весь цинизм вождей революционных преобразований.

…С рассветом маленькое селение обезлюдело. Во всем Дуц-Хоте осталось всего два человека: девяностолетний старик Арачаев Цанка и немолодой уже Гойсум Дациев. Последний родился во время депортации в Казахстанской пустыне. Сиротой, в детстве, он перенес тяжелую болезнь и с тех пор остался искривленным, безобразным. В округе его называли юродивым и даже пугали им непослушных детей. Тем не менее односельчане жалели Гойсума, всячески помогали. Дациев незаметно вырос, ума он был недалекого, но иногда мог такое сказать, что люди дивились его находчивости и смекалке. С возрастом Гойсум совсем обезобразился, искривился до уродства. Однако не во всем его судьба обделила, сила физическая в нем таилась неимоверная. Жил Дациев в полуобвалившейся хибаре, доставшейся ему от родственников, питался подаянием односельчан. Ходил всегда измызганный, обросший, немытый. С раннего детства он имел только два состояния души: или он туповато смеялся, что бывало редко, и только тогда, когда он был сыт, или бывал злобным и агрессивным. Второе было значительно чаще, ибо аппетит у Гойсума был непомерным и удовлетворить его было крайне тяжело. А ел он быстро, как собака, сразу все проглатывал, не пережевывал пищу, а просто пару раз комкал во рту, обслюнявливал, потом резко, тяжело, с усилием пропихивал ее через пищевод в вечно голодный живот. Боялся сирота, что отнимут у него поданный кусок. И как ни горька была его участь, жизнь он любил, даже очень любил, всеми силами цеплялся за нее – несносную, как мачеха несправедливую, обезображенную. Видимо, находил он в своей судьбе какие-то прелести и надеялся в душе на что-то светлое в будущем – на простое человеческое счастье, и даже на любовь. В том числе, а может и в первую очередь, на любовь женскую.

Несмотря на свою богатырскую силу, работать Гойсум не любил, чурался всякой эксплуатации и избегал любых форм коллективного, монотонного труда. Однако односельчане умели иногда использовать его в разовых операциях по подъему и переносу сверхтяжестей. От этого труда Гойсум никогда не отказывался, знал, что за недолгое усилие он получит быстрое вознаграждение в виде еды.

В школу Дациев никогда не ходил, в городе не бывал. Правда, имел две страсти – это просмотр фильмов-боевиков по телевизору и видеомагнитофону у односельчан и посещение всевозможных ритуальных сборищ – свадеб и похорон, на которых его вдоволь кормили.

За его некороткую жизнь, а Гойсуму пошел пятый десяток, с ним случились два невероятных события. Оба были следствием изрядно выпитого спиртного. В первый раз это произошло, когда ему было лет двадцать пять. Тогда пьяный Дациев вывернул наизнанку свое обездоленное нутро: он обвинял в своих несчастьях односельчан, злобно ругался, избивал всех, крушил все на своем пути, потом стал богохульствовать. Только десять-двенадцать здоровенных мужчин смогли его утихомирить, повалив на землю и связав. После этого Гойсум долго не показывался на людях, стыдился содеянного и еще два-три месяца ходил с опущенной головой.

А второй случай приключился с Дациевым спустя лет семь-восемь. Также напившись, он в ранних сумерках ворвался в соседний двор Борзаевых, схватил за руку немолодую девушку Мусилпат, упал пред ней на колени и со слезами на глазах стал умолять ее выйти за него замуж. Испуганная соседка как-то вырвалась из его рук и забежала в дом. Гойсум ринулся за ней. В сенях ему дорогу преградила мать Мусилпат, но пьяный сосед, отбросив женщину в сторону, ворвался в спальню девушки. Крик о помощи подняла во дворе мать. На женские вопли сбежались родственники и соседи. Они ворвались в дом и увидели странную сцену. На кровати, забившись в угол, закрыв ладонями лицо, в истерике орала Мусилпат, а несчастный Гойсум, став на колени, объяснялся ей в любви.

Мужчины бросились на влюбленного односельчанина, стали его бить ногами, кулаками. Сначала Дациев молча сносил яростные удары, даже не менял позы, потом, дико вскрикнув, вскочил на ноги и, как разъяренный зверь, несколькими ударами раскидал нападавших по углам небольшой комнаты. Он испуганно выскочил из дома, во дворе замер на месте, рассеянно озирался по сторонам, все еще дрожал, сжимая в гневе кулаки. Мокрые от слез, красные глаза его горели бешенством и свирепостью. Ноздри большого носа раздулись, готовы были лопнуть от злости. Большой рот жадно раскрылся, толстые губы выпирали упрямо вперед, а по неухоженной черной бороде стекала комками пенящаяся слюна. Это длилось только мгновение. Неожиданно Гойсум развернулся и бросился обратно в дом. Вновь послышались крики, шум, стоны, проклятия. Через короткое время Дациев выскочил во двор, только теперь на плечах его болталась любимая. Он вихрем помчался в огород, проворно перескочил через плетеный забор и исчез со своей ношей в родной хибаре. Следом раздались два выстрела из ружья.

Вскоре дом Дациева окружил весь род Борзаевых, они не побоялись силы хозяина, вбежали в его убогую хибару и нанесли насильнику несколько режущих кинжальных ударов по рукам, ногам, ягодице. Мусилпат освободили, а окровавленного Гойсума односельчане отвезли в районную больницу.

Несколько месяцев спустя по этому инциденту состоялся народный суд. Дациева, как невменяемого, оправдали, а одного из Борзаевых за хулиганство, посадили на пару лет в тюрьму. Однако этот суд в горах Чечни был не главным. Все ждали, что скажет Совет старейшин, а если точнее – какую позицию займет самый уважаемый житель Дуц-Хоте – Арачаев Цанка. Борзаевы настаивали на выдворении Дациева из села, говорили, что они пострадали вдвойне: и дочь опозорена, и родственник сел в тюрьму. Они всячески пытались воздействовать на старейшин села. Однако Арачаев не стал обострять ситуацию, а попытался все затушевать, сгладить. Более того, в беседе один на один с отцом Мусилпат Цанка предложил выдать дочь за Гойсума. Борзаев оказался мудрым человеком, он знал, что его двадцатидвухлетняя дочь далеко не красавица и по местным меркам уже немолодая. К тому же из-за этого злосчастного эпизода и вовсе может остаться в вечных девках. Отец дал согласие. Все облегченно вздохнули, но Мусилпат заартачилась, наотрез отказалась выходить замуж за кривого соседа.